— Эдита Станиславовна, за что вы обидели Валерию? Сказали, что ее надо изнутри разогреть. Как медведя в цирке...
— Я сказала, что не хватает теплоты в ее голосе. А журналисты раздули. Валерия очень хорошо поет. Но мне не хватает в ее голосе теплоты. Помню, как была в жюри на конкурсе в Юрмале, когда там Валерия выступала еще как Алла Перфилова. Она была очень робкой, слабее многих артистов. И тут ей повезло!
Встретила Александра Шульгина (второй муж певицы), который все-таки вылепил из нее певицу. У Валерии — замечательный голос, от Бога. Но ей нужен такой человек, который сделал бы ей больно и сказал: «Спой об этом». В ее голосе не хватает сердечности. Нужно все подчинить своим переживаниям и эмоциям.
«И для кого Галкин замок построил?!»
— Многие звезды громко заявляют о своем уходе со сцены. Вас такие мысли не посещают? Например, устроить прощальный тур, как Алла Пугачева.
— Так артисты не уходят. Это всё — реклама. Со сцены уходят тихо. А настоящие артисты вообще не уходят. Как в одном стихотворении говорится: «Деревья умирают стоя...» Клавдия Ивановна Шульженко, например, тихо ушла. И не кричала об этом. Хотя ей было уже больше 70 лет и у нее началась болезнь Альцгеймера. Я навещала Клавдию Ивановну. Но она никого уже почти не узнавала… Мне очень нравится, как пела Алла Пугачева. Она — замечательная артистка. А как человека я ее поведение в жизни не приемлю. Но не имею права критиковать. Я же не священник!
— Ну, те же священники говорят, что Алле Борисовне надо покаяться...
— Пусть она подумает об этом. Сейчас Алла — в застое. Но увидите! Она еще вернется на сцену!
— Как вам замок Максима Галкина?
— Видела в журнале. Галкин говорит, что он — русский, а на самом деле, конечно, еврей. Кучерявый и очень умный, раз сумел собрать или наворовать на замок. Это дворец у него, как Версаль. Только похуже!.. Я не умею завидовать, я просто так думаю. Но вообще выпендриваться — это грех, когда хочешь показать, что ты лучше других… Не должно так быть… И для кого он это построил?
— Для себя...
— Как для себя? Он ведь тоже не вечный! У Аллы детей уже не будет… (Задумывается.) Что, он завещает замок ее внукам?.. Нет! Он кого-то еще найдет! Он, наверно, женится еще раз!
— Вообще-то Максим с Аллой думают об общем ребенке...
— Глупости! Суррогатное материнство — это грех! Химическое продолжение человечества… Ну, бог с ними… О них судить никто нам права не давал.
«О смерти мамы меня предупредил вещий сон»
— Вы, судя по всему, верующая...
— Есть фанатичные люди. Особенно среди православных. Которые посещают все службы, исповедуются, соблюдают пост. Католическая вера — более человечная. В костеле — скамейки, там люди на пол не становятся на колени. Я крещеная и стараюсь посещать костел. Заказываю службы в память о маме, папе и брате. Молюсь перед сном Деве Марии. Коротко рассказываю, что сделала хорошего, что было трудного, что еще предстоит и к чему надо стремиться. Вожу с собой маленький образ Девы Марии — он помогает. Без веры нельзя. Если человек не верит в Бога — пусть верит в… черта. Со мной живет помощница. Она выросла в детдоме и для нее понятие Бог — что-то чужое. Спрашиваю: «В кого ты веришь?» Отвечает: «В футбол и Аршавина». Человек должен во что-то верить. Но в Аршавина я верить не собираюсь...
— А в вещие сны верите?
— Немножко. Однажды на гастролях мне стали сниться кошмары. Что я в какой-то хижине, а вокруг крысы и змеи. Три дня подряд снились, представляете? И вдруг получаю телеграмму из Польши: «Срочно прилетай. Мама при смерти». Мы с дочкой сразу полетели. Успели в больницу — мама плакала от счастья, что нас увидела. А на следующий день умерла… Значит, сон предупреждал, что меня ждет большое горе.
— А вот приметы… Говорят, перед выступлением нельзя в концертном платье садиться...
— Это — не примета, а воспитание. В концертном платье нельзя садиться, потому что оно помнется. Я видела, как один артист в советское время шел на сцену: в руках у него — туфли, а он — в тапочках. За кулисами надел лакированные туфли, помыл руки и пошел выступать. И мне так сказали: «Не садиться, помыть руки и идти на сцену с чистыми руками, как с чистой совестью». Людям нужно отдавать всё. Всё сердце свое. Все свои лучшие чувства.
Отчим лупил меня, чтобы не стала… проституткой!
Отец умер в 37 лет, брат — в 17. Сама она все детство голодала. А ее маме пришлось выйти замуж не по любви
— Вы сказали, что Валерии надо сделать больно. А вам часто так делали?
— (Вздыхает.) Я с малолетства поняла, что такое горе. Мои родители — поляки. Эмигрировали во Францию в поисках хлеба из Польши. Ее, как таковой, не было. Мама выросла в той части, где Пруссия была. Во Франции мама пошла сортировщицей на шахту. Туда же в 16 лет спустился папа уголь добывать. Там они и познакомились. Папа отработал 20 лет под землей. И в 37 лет умер от силикоза (болезнь легких, вызванная частым вдыханием пыли.). Мне тогда было четыре года. Но я понимала, что потеряла отца. Видела, как его закопали. И подумала: «Теперь тебя некому защищать». Потом в шахту спустился мой 14-летний брат. Иначе бы нас выгнали на улицу — дом, где мы жили, принадлежал хозяину шахты. Брат отработал три года и тоже умер — от туберкулеза. Опять похороны. Опять у мамы — траур. Черный цвет сопровождал меня по жизни. Поэтому я вообще не могу черное платье надеть. Оно — воспоминание тех страшных дней и слез мамы.
«У меня — диплом по горестям и несчастьям»
— На ваше детство выпало много лишений. Война, нищета, голод...
— Голод для меня — вообще нормально. Я просто не знала, что люди кушают. Мама приносила какую-то похлебку… И голод, и смерть, и расстрелы, и бомбежки — я все видела. У меня уже в девять лет был диплом по трудностям, горестям и несчастьям. А потом — Польша. Там банды по ночам нападали и убивали. Помню, утром идем в школу, а на дороге труп лежит — камнями забили директора шахты. Он был коммунист. А банды воевали против коммунистов. Но в конце концов все успокоилось. Однако все равно достатка не было. Меня ставили в очередь, я стояла полночи, а утром отчим приходил и по карточкам кусочек мяса получал.
— Говорят, ваш отчим был суровым...
— Когда умер брат, маме пришлось опять выйти замуж. Не по любви. За соседа-шахтера — чтобы прокормить нас. Знаете, отчим меня так лупил! С детства не щадил! У меня ноги всегда были в синяках! Отчим считал, что каждая девочка, если ее не бить, — потенциальная проститутка. Он сам был из деревни, пастухом. Его палками лупили. И он считал это единственно действенным способом. Когда я стала учиться в лицее и приносить стипендию в дом, он спрашивал маму: «Фелиция! Где она деньги взяла?» Отчим был необразованный, даже расписываться не умел. Но очень честный. Мама объясняла: «Понимаешь, Ян, она хорошо учится, и государство ей помогает — платит за это деньги». Только тогда он успокаивался. Однажды поезд, на котором я ездила семь километров из лицея, опоздал. Я уже знала, что отчим ждет меня. Пришла, а он: «Где шлялась?!» Я говорю: «Папа, поезд опоздал. Можете на вокзал сходить спросить». Он ответил: «Я тебе не верю. На всякий случай, чтобы курвой не выросла». И снова побил...
«Никогда не брала гонораров в конвертах»
— Мама не заступалась?
— Мама плакала, и мне было ее жалко. Ее последние слова перед смертью: «Ты прости меня, что я вышла замуж за нелюбимого человека, что он тебя обижал. Но у меня не было другого выхода».
— Отчим и на нее руку поднимал?
— Мог ударить по лицу, если мама за меня заступалась. Ну, он был простой мужик такой. В один прекрасный день я его за грудки взяла и сказала: «Если я еще узнаю хоть раз, что вы мою маму обижаете, я вас так отстегаю ремнем, что вы это запомните навсегда. Знайте, я выросла честным человеком, а вы меня все подозреваете!» Мама потом написала, что он шелковый стал. Они потом были у меня на концерте, и отчим все удивлялся: как это мне платят за то, что я пою?
— А много платили?
— Нет. Но на бутылку хорошего вина и новые туфли хватало. Меня жизнь не баловала. Только один раз на гастролях в Хабаровске вышли на сцену четверо мужчин и накинули мне на плечи норковую шубу. Это был подарок от нефтяников.У меня бы не хватило денег на такую, мы ведь получали гроши. А воровать я никогда не умела. Высшая государственная ставка была 38 рублей за концерт. Со мной работала директор с мужем. И она мне сказала: «Эдиточка, если вы в конверте получите какой-то гонорар сверх того, что государство вам платит, мы от вас уйдем. Мы не хотим на старости лет из-за вас в тюрьме сидеть. Просим: даже рубля не берите». Я сказала: «Не возьму». Поэтому и не шикую. Вот Пугачева первая поставила условие: «Я за 38 рублей на стадионах не пою. Мне в конверте». Я называю ее — первая конвертированная артистка. У нее папа — еврей. А у Киркорова мама — еврейка. Он считает себя болгарином. Я считаю, он не должен маму обижать. Закон такой: если мама — еврейка, то и ты — еврей. Но раз он стесняется своей национальности, то ничего не поделать. А ведь евреи — очень умные и талантливые люди. Труженики! Нужно этим гордиться.
После шестого перелома училась ходить два года и поправилась на 20 килограмм! Певица сожгла себе лицо, сорвала свадьбу внуку и получила благословение от Папы Римского
— За что вас любят геи? Ваши концерты в гей-клубах всегда проходят на ура!
— Я знаю за что. Когда мне впервые довелось побывать с концертами на Кубе в 70-х годах, я была тростиночка и щеголяла в платьишках чуть выше колена. И не понимала, почему так много мальчиков бегают за мной и автографы просят. А переводчица объяснила: «Эдита, ты — красивая. А они — «голубые» и понимают искусство и красоту». И это правда. На моих концертах много «голубых». Правда, к сожалению, многие умирают. Узнаю постоянно: то один поклонник умер, то второй… Они — по-своему несчастные люди. Но с очень обостренным восприятием прекрасного. Хорошие люди. Не злые. Не убийцы и не бандиты. И винить за то, что у них такая ориентация — нельзя. Они смотрят на женщину как на предмет красоты. Вот, например, Слава Зайцев — гей, хотя и был женат. У него даже сын есть и внучка. Так сразу и не скажешь, что он — гей. Но они же делятся на «девочек» и «мальчиков». «Мальчики» — грубые, пытаются свою мужественность выражать. Вот Зайцев, например, любил грубо материться. Я много лет с ним сотрудничала, он создавал мои платья. Тогда было не из чего, но я добывала ткани, и он мне шил потрясающие платья. Я была предметом восхищения многих женщин. И ему благодарна. Сейчас он уже — маститый мэтр, живет в Париже. Заработал себе всё что надо.
«Боюсь резаться. Пластика не для меня»
— А в чем секрет вашей красоты? Вы выглядите потрясающе!
— Лет 15 назад мне сделали ожог лица, была такая процедура на основе испанской методики. Я месяца три вообще не могла на люди показаться. Потому что струпья были на лице, а потом кожа такая подтянутая стала. И этого хватило надолго. А еще я люблю делать гимнастику лица (строит разные гримасы), чтобы шея не повисла. Глазами играть люблю — круги делать, восьмерки — чтобы не было морщин.
— А говорят, Пьеха столько пластики сделала!
— Нет, ребята! Я боюсь резаться. Это не для меня.
— Ваш внук Стас еще не собрался жениться?
— Я очень жду этого. Но сама сбила его с толку. У Стаса девушка была, но, слава богу, он на ней не женился. Ой, хитрая! Она из него такие деньги тянула! Только мы где-нибудь встречаемся, а она и говорит: «Вот у меня пояс от «Диор» за 2000 долларов, майка за 3000 долларов». Я и сказала: «Стас, тебе нужна жена, которая бы не деньги из тебя выколачивала, а помогала стать лучше, чем ты есть. Жена должна жить твоими проблемами». А Стас, он — такой, никогда в ответ ничего не скажет, но подумает. Они и разошлись все-таки. И она вышла замуж за какого-то футболиста.
— Как вы отметите свой 75-летний юбилей?
— В Петербурге устрою концерт. Я каждый год так делаю. И всегда — аншлаги! Я рада, что дожила до такого события — 55 лет на сцене!.. Одна из моих поклонниц работает в банке. А один из его вкладчиков — высокий сан из окружения Папы Римского. И ему про меня рассказали. И я получила красивую грамоту… от самого Папы Римского! Там написано: «В канун Дня рождения, 75-летия, Папское Благословение. Здоровья и удачи в дальнейшей жизни».
— Здоровья для концертов вам надолго хватит...
— Сейчас я выступаю реже. Не повезло — собака мне ногу сломала. Правую коленку собирали под наркозом семь часов. Два года после этого я сидела дома. На ноге была дистрофия мышц. Это было как испытание свыше. Но я не спилась, терпела. Нога была закована в панцирь, чтобы все срослось. Потом вынимали оттуда всякие шурупы. Ужас! Я с трудом училась ходить и набрала за два года 20 килограммов! Раньше было 68, а теперь — 90. Из-за остеопороза у меня было уже шесть переломов! И не дай бог, будет седьмой… Боюсь даже об этом подумать… После перелома остался перекос поясницы. Из-за этого в спине боли бывают. И я не могу, как раньше, гулять по 10 километров. А движение для женщины — очень важно. Это помогает дольше не стареть.
«Я чту память и что было, не забываю»
— Вам есть где гулять?
— Замка нет, а есть пятикомнатный домик под Петербургом. Правда, я еще гостевой построила и прикупила второй участок. Работала много, и у меня получилось такое маленькое имение. Мне в лесничестве сказали: «Вы — крайняя, отгородите себе кусочек леса без права застройки и ухаживайте за ним. А то люди-варвары, мусор оставляют». Я вывезла пять КамАЗов мусора, сделала дорожки, клумбы, деревья досадила… Я построила дом на свои деньги, кровно заработанные потом и голосом. Я счастлива, потому что в каждом кирпичике есть доля моей энергетики. У меня рядом с домиком — небольшой павильон с диванами и баром — там за стеклом все мои платья висят. Их около ста штук. Там дипломы, ордена, старые туфли, награды — всё, что связано со сценой. Я чту память. Дорожу всем, что было со мной. И не забываю.
Комментариев нет:
Отправить комментарий